МИРОН ВОЛОДИНОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ БЛЕСК БРИЛЛИАНТОВГлава 3Татьяна снова собиралась на свидание, вот только не уверен, что с тем же парнем. – Когда ты пригласишь его к нам? – поинтересовалась мама. – Еще не время! – А когда наступит время? Вы все думаете, будто жизнь бесконечна! Но она может оборваться в любой момент. Мы с сестрой переглянулись, у меня, по-моему, так даже челюсть отвисла. Что это с ней? Честно говоря, я его и сам ни разу не видел, только видел однажды, как он ее подвозил. Все, что мне удалось рассмотреть, так это его синий «Запорожец». Не «Таврию», а именно доисторический «Запорожец», если верить Татьяне, доставшийся ему по наследству. Прижимистый отец берег его как зеницу ока, благодаря чему он и дожил до сего дня. Не отец, разумеется – автомобиль. С улицы донесся гудок. Вытянув шею, я выглянул из-за спины сестры: въезд во двор перегородил синий, как вечернее небо, «Запорожец». Татьяна засуетилась. – А я еще не готова!.. Братец, одолжи свитер! – Еще чего! – возмутился я. – Мне он самому нужен! – А мне нужнее! – Зачем он тебе? У тебя своего тряпья полно! – Мы собираемся на пикник. Не одевать же мне парадную блузку! Но я-то знаю, как было на самом деле. Она не могла носить одно и то же платье два месяца подряд. О, женщины! Им обязательно нужно пускать пыль в глаза. – Эй, что ты там роешься? Но я опоздал. На пол посыпалась моя одежда, а вместе с нею лиловый футляр, в котором лежала брошь. – Не смей к нему прикасаться! – завопил я. Она послушалась? Как бы не так! Ее только раздразнила моя попытка отнять у нее вещь. Заинтригованная, она раскрыла футляр, едва ухитрившись вывернуться из моих рук. Я застонал и схватился за голову. Ее шок невозможно передать. Она сидела неподвижно около минуты над брошью, стоившей нашего месячного семейного бюджета. *****– И что ты собираешься с этим делать? Все равно надо признаваться. Мы сидели на кухне и обсуждали возникшую проблему. Татьяна настаивала на том, что если сейчас же не рассказать маме, брошь придется выбросить. – Да? – огрызнулся я. – И где я взял деньги? У нашего соседа? Спасибо за совет! – Ну тогда поезжай на озеро или поищи ближайший канализационный люк. Не вижу другого выхода. Я пожал плечами. – Ты можешь сказать, будто его подарил тебе твой ухажер. Я не стану возражать. – Еще лучше! – фыркнула она. – Парень, который дарит девушке дорогие подарки! – Скажешь, будто он сделал тебе предложение. – Он сделал мне его на самом деле. – Вот как! – я чуть не прыснул со смеху. – Это тот, которого ты бросила? Значит, средство подействовало! – Он меня любит. – Поэтому ты опять с ним? Что, правда, тот самый хахаль? – Перестань так называть моего будущего мужа! – Прости, я забыл. Мне пришлось-таки отвернуться, чтобы спрятать ухмылку. Я взял себя в руки. – Ну вот, ему-то как раз сам Бог велел. – Вот как раз у него ни гроша за душой! – К счастью, она этого не знает. – Он еще студент, откуда у него деньги? – Мало ли студентов, которые подрабатывают? Татьяна вздохнула. – Глупости! Он никогда не согласится на эту ложь. Он не такой сумасшедший, как ты. Оставь его, пожалуйста, в покое! – Он бы никогда и не сделал тебе такой подарок, верно? – задумался я. – Сам будешь расхлебывать, – предупредила Татьяна. – Скажешь ей правду. Я возмутился. – Сказать правду? Ни за что! – Скажешь! – настаивала она. – Нет! – Да? Сейчас посмотрим. Она схватилась и выбежала из кухни, я хотел ее догнать, но на пороге передо мной выросла мама. – Что здесь происходит? Что за шум? Все! Я покорно вернулся на свое место и стал ждать, как развернутся события дальше. Сестра снова вошла, полная решимости, и направилась к нам. У нее было что-то в руке, но я это понял лишь в последнее мгновение. – Вот, пожалуйста! На стол лег знакомый сиреневый футляр. Татьяна одарила меня торжествующим взглядом. – Что это? – мама присела и ничего не подозревая потянулась к футляру. Я не препятствовал. Пусть все идет своим чередом. Открыв футляр, мама застыла в полном недоумении. – Что это значит? – спросила она еще раз, оглянувшись на Татьяну. Но ее голос звучал ровно. Я догадался: она сочла, что это всего лишь стекло. Татьяна меня опередила. – Это настоящий аметист. Хочешь убедиться? Мама осторожно прикоснулась к броши. – В нем шестнадцать карат, – многозначительно уточнила сестра. – Камень, пробуждающий любовь, – прибавил я. Кому, что. – Кто тебе это сказал? – тотчас поинтересовалась мама. Я, естественно, промолчал. Моя образованность не ко времени. Да и мама другое хотела услышать. Она все еще пытала Татьяну. – Ну так?.. Откуда она у вас? Та встретилась со мной глазами. Они у нее злорадно сияли. – Пусть лучше Даня объяснит. Я сгримасничал и с недоумением развел руками. Мама ждала, Татьяна, безусловно, тоже. – Я здесь ни при чем, – солгал я. – Это принес посыльный из магазина. – Из какого магазина? – автоматически переспросила мама. – Не помню! У него был наш адрес. Он назвал твое имя и даже фамилию. Что мне оставалось делать? Я расписался. Он ушел, оставив вот это. Но я и понятия не имел, что внутри, пока мы с Татьяной… Мама округлила глаза. – Что, никакой открытки, ничего? – Как видишь! Мама растерялась. Ее одолевали сомнения. По большому счету ей все еще хотелось думать, что тут кроется какая-то ошибка. – А квитанция? – вспомнила она с надеждой. Она старалась хоть за что-нибудь ухватиться. Я, наоборот, следил за тем, чтобы этого не произошло. – С моей подписью?.. Что ты, он унес ее с собой, – ответил я огорченным тоном. Выходило так, что футляр с брошью единственное, и, как на мой взгляд, неопровержимое доказательство, что посыльный все-таки здесь был. Как только мне надоело отвечать на вопросы, я в сердцах бросил: – Не думаете же вы, в самом деле, будто я ее сам купил? У мамы был совершенно растерянный вид. Татьяна беззвучно апплодировала мне за ее спиной. – Мама! Кто-то пытается оказывать тебе знаки внимания? – предположила она. Мама промолчала. Решительно отодвинув от себя брошь, словно отказываясь ее принять, она вдруг встала из-за стола, вышла и закрылась у себя в комнате. *****За окном давно светил месяц и уличные фонари. Мы с Татьяной сидели на диване, тупо уставившись в телевизор, когда мама снова показалась из своей комнаты. Неслышной походкой она вошла и тихо села между нами. Никто не обронил ни слова. Мы пошевелиться боялись, а я, так не сводил глаз с экрана телевизора. Он один только и распинался, отдуваясь за всех нас. Вдруг мама кашлянула. Я насторожился. – Ты была права, дорогая, – это первое, что произнесла она, голос у нее был спокойный. – И на тебя я зря напустилась, Даня. Извините, оба. Мне нужно было сразу вам сказать: да, я знаю, кто это прислал. Вот так номер! Хорошо еще, что я сидел отвернувшись, а то бы ни за что не выдержал ее взгляда. Кажется, дело принимало неожиданный оборот. – Еще до знакомства с вашим отцом моей руки добивался один молодой человек, – призналась она. – Мне тогда еще не исполнилось и двадцати, я была очень молода и наивна, а стало быть, жизнь представлялась легкой и красивой. Он был ее олицетворением, моим идеалом: прекрасный юноша, начитанный, образованный. Нет, я знала, что случаются и трудности, но всерьез в них никто не верит. Особенно в таком возрасте. Спасибо родителям, они знали больше меня. Их не устраивал его род занятий. К тому времени он успел закончить музыкальный колледж, играл на скрипке и мечтал о консерватории. Слабый аргумент! Они сказали: что это за профессия – скрипач? Музыка, это прекрасно, но как он думает содержать семью? И я вышла замуж за водителя такси. Татьяна не удержалась. – Надеюсь, теперь ты об этом не жалеешь? – Ну что ты! Вот моя награда! – и мама обняла нас с сестрой. – А что стало с ним? – прокашлявшись, спросил я. – Он уехал и, как мне казалось, исчез навсегда… Я думала, он меня забыл. Видите, как я ошибалась! Двадцать пять лет он потратил на то, чтобы сделать мне дорогой подарок. Свидетельство материального достатка. То единственное, что стало причиной, почему я ему тогда отказала. Для него это не значило ровным счетом ничего. Ему нужна была только музыка. Он должен меня презирать! Вот он и швырнул мне его, воспользовавшись посыльным, даже слова не написав. – Он не хотел снова появляться в твоей жизни, – осторожно предположила сестра. – Господи, да он уже вторгся! Эта брошь – насмешка, оплеуха: «на, получай свою брошь!» Или нет: «смотри, кем ты пренебрегла! Я добился всего, что для тебя имело значение, но прошлого не вернуть!» Нет, он меня презирает! – настаивала мама, почему-то выбирая самое худшее, что может быть. – Почему он не прислал хотя бы открытку?.. Ладно! Раз вы так считаете… Я напишу ему, пошлю слова благодарности. Это ведь не будет выглядеть, будто я хочу возобновить нашу дружбу, правда? В конце концов, не такая уж я гордячка. Но если он не ответит, значит, я этой дружбы недостойна. Я всерьез забеспокоился. – А стоит ли? Может, это и не он вовсе? – Нет, нет, это может быть только он! Я развернулся было к ней, но встретился глазами с Татьяной, сидевшей по другую сторону, и закусил губу. Мы хорошо понимали друг друга. Она думала о том же, о чем и я. *****Если не брать во внимание, что я сам купил эту брошь, мама, конечно, была права. Шестнадцатикаратный аметист! Не бриллиант, но все равно настоящий драгоценный камень. Оправа тонкая, но золото есть золото. Ее скрипачу было чем швырнуть в лицо. Правду говоря, я никак не ожидал, что моя вынужденная шутка приведет к такому результату. Я бы предпочел, чтобы остался неизвестный даритель. Интрига была бы мне на руку. Но мама села писать письмо, и я понял, что это серьезно. Это было на следующий день. Подписанный и запечатанный конверт она вложила в сумочку, Татьяна увидела и тут же вызвалась отнести на почту. – Мне по пути, – заверила она, вдруг вспомнив, что не купила хлеба. Она не знала, что мама купила сама. – Не стоит, – мама раскрыла полиэтиленовый кулек, – я уже позаботилась. Татьяна могла назвать любой предлог, но хлеб все испортил. Как неудачно! – И потом, мне нужна твоя помощь, – продолжала мама, – я одна не управлюсь на кухне… А это оставь, Даня сходит. Что? – Ты же собирался в библиотеку! – с удивлением напомнила она. Ах да! Час назад я и вправду предупредил, что хочу позаниматься: на самом деле мне предстоял урок с оболтусом Йоськой. – Ну вот, по дороге и опустишь в ящик. – Конечно, конечно! Не волнуйся. Мне не терпелось узнать, как далеко уехал бывший друг моей мамы, при ней интересоваться было неудобно, но зато на лестничной клетке первым делом я полез за конвертом. Мое нетерпение было вполне объяснимо. Фу, облегченно вздохнул я, Ивано-Франковск! Три часа езды. А мог ведь забраться куда-нибудь в Россию, такие, как он, часто уезжали на север, за деньгами или карьерой, там и оставались. Тогда еще не было границ. В Ивано-Франковск я могу смотаться без проблем, никто даже и не заметит. Все равно, что сходить в библиотеку. В крайнем случае, Татьяна меня прикроет: скажет, будто я пришел, но потом снова куда-то исчез. Только что. Мама и так работает по двенадцать часов, кроме недостатков, в этом есть свое преимущество. *****В свою очередь Татьяне хотелось думать, будто во всем виноват я один. Она охотно приняла бы любой план действий, при условии, что выполнение останется за мной. Ради этого она и денег не пожалела на дорогу, выделив со своей скромной стипендии. Мама еще была дома, поэтому я вышел с тетрадью подмышкой, чтобы не вызывать подозрений, выбросил ее в первый попавшийся мусорный контейнер, сел на утренний поезд, и к полудню был уже во Франковске. Таксисты при выходе, как и у нас, наперебой предлагали свои услуги, но мне нужно было экономить. Я отказался и лишь назвал адрес. Таксист нехотя кивнул в сторону моего автобуса. Я сошел на углу и неторопясь прошелся улицей, на которой двадцать пять лет тому, а скорее всего, и поныне, обитал мамин скрипач. Хорошо, что она этого не видела. Мало деревьев, зато много кирпича. Глухие дворы, в их закоулках всегда пахло подозрительно. Вообще, как я заметил, это был квартал не из лучших. Неопрятный вид дома заставил меня точно так же думать о людях, которые в нем жили, хотя как раз это слишком часто не соответствует правде. С полотенцем в руках, мне открыла полная тетка в шлепанцах на босу ногу, расстегнутый подол халата оголял колени – было бы что показывать! Я спросил Анатолия Васильевича и не успел ничего больше сказать, как она, впуская меня, зычным голосом позвала кого-то из глубины; спустя мгновение еще раз. – Ну что ты там возишься? Выйди поговори! К тебе клиент! Откуда-то лениво выполз грузный мужчина с красным лицом, без рубашки, в майке, пот блестел на его плечах, только мне кажется, не от работы, а от жары. На улице и впрямь было градусов тридцать. Я сам изнывал. – Проходите! – кинула она мне ласковей, чем ему. С первой же минуты я понял, что он у нее под каблуком. Скрипач выжидающе уставился на меня. – Вы Анатолий Васильевич? – переспросил я только затем, чтобы выиграть время: все, что я собирался сказать раньше, сейчас оказалось неуместным. Вероятно, он решил мне помочь. – Я тебя не припомню. Мы договаривались? – У меня к вам дело. – Ко мне все приходят по делу. Ну выкладывай, что у тебя там? Его тон сбил меня с толку. Не так я представлял себе наш разговор. Он держал меня в прихожей. – Могли бы мы с вами поговорить? Догадается пригласить в комнату, или нет? – О Господи! – скрипач закатил глаза. – Присылают тут… Как фамилия?.. Я назвал ее девичью фамилию, новой-то он не знает наверняка. Но скрипач покрутил головой. – Гм, что-то не припомню такой. – Людмила Петровна, – уточнил я, надеясь, что сейчас-то он вспомнит. Но он опять состроил гримасу. – Все равно! Странно, не первый год на кладбище, вроде все могилы знаю. Ну да ладно! Что тебе надо: обложить дерном, поставить ограду? Говори сразу! Я обомлел. – Извините, только у меня пока еще все живы! Скрипач разозлился. – Тогда что ты мне голову морочишь! Пора мне было уже признаться, но тут он свел брови к переносице. – Как ты сказал? Людмила Петровна?.. – он посмотрел на меня пристальным взглядом. – Ты что, ее сын? Тут уж ему действительно ничего больше не оставалось, как пригласить меня в комнату. Жили они неплохо: толстые ковры, хорошая мебель, современный телевизор. Нам до них далеко. Пока я примерялся, где бы сесть, он достал начатую бутылку водки. – Выпьешь?.. Или ты решил пока воздерживаться? – спохватился он. – Не спаивай его! – показалась голова толстой тетки. – Видишь, он не пьет! Смущенный скрипач дал задний ход. – Да разве ж я его заставляю? Тоже мне! Парень взрослый. Мое дело предложить. Я не переставал удивляться. – Мама рассказывала, вы были музыкантом. Присаживаясь напротив меня, он сокрушенно качнул головой. – Кем я только ни был!.. – помявшись, он все же признался. – В оркестр меня так и не взяли. Предлагали играть на свадьбах. Но я пошел работать на кладбище, чтобы ничего не напоминало мне о моих прежних увлечениях. Он говорил о музыке, как об увлечении! – Так ты ее сын? – повторил он вопрос, словно ему больше не о чем было спросить. Я знал, что он не сделает ни шагу навстречу, и мне самому придется начать с признания. – Кто-то прислал матери в подарок дорогую брошь: шестнадцатикаратный аметист в золотой оправе. – И кто же? – равнодушно поинтересовался он, еще не догадываясь, куда я клоню. – Неизвестно, – пожал я плечами, – ее принес посыльный из магазина. – Да, из этих правды не вытянешь, – поддержал он меня. – Хотя… мама уверена, что это сделали вы. Я рискнул встретиться с ним глазами и увидел, как у него вытянулось лицо. – Что ты несешь? Нет, сам-то он и рта не раскрыл, по-моему, он просто лишился дара речи. Это был голос его жены. Я ожидал всякое услышать, но эта фраза заставила меня поспешно взять слова обратно. – Нет, я допускаю, все это может оказаться плодом ее фантазии… Тут и к моему собеседнику вернулся голос. – Ты что, парень, совсем рехнулся? – возмущенно присоединился он к своей спутнице жизни. – Кому из вас такое в голову взбрело? Покупать драгоценности! Бред! Или я, по-твоему, кто: Монте-Кристо? Некуда денежки девать, что ли? Вытирая пухлые руки о полотенце, переброшенное через плечо, его жена своей массой надвинулась прямо на меня: по-моему, она затем вытирала руки о полотенце, чтобы не испачкать мою рубашку. – Зачем ты приехал? – Я? Простите, но я не понимаю… У меня даже во рту пересохло и язык прилип к гортани. Вот так мегера! Стоит ли удивляться, я бы и сам к такой попал под каблук. Ее вежливость как рукой сняло, едва она увидела, что я никакой не клиент, а по ее мнению, даже скорее наоборот. – Не понимаешь? – наступала она. – Ах ты мой цыпленочек, вы на него только полюбуйтесь! Ну так я тебе объясню. Что она тебе сказала: будто он твой отец? А может, ты сам так решил? Вот, дескать, очень кстати объявился богатый родитель, почему бы не познакомиться? А? Что молчишь?.. Или того проще: какая разница, кто он тебе на самом деле, ради такого случая можно ведь и приврать. Просто решил на всякий случай пошантажировать. Гениально, правда? Я тебя насквозь вижу! Я с надеждой смотрел на скрипача. Я думал, что в такой-то момент он меня не бросит на поталу, я бы на его месте не выдержал, но этот рохля предательски молчал, стараясь быть тише воды, ниже травы, пока его мегера метала молнии. Я с досадой подумал о маме. И в кого она только влюбилась? Скрипач пришел мне на помощь совершенно неожиданно. – Эй, да ты взгляни на него, – спохватился он. – Сколько мы не виделись с его матерью? Мы с тобой, если не ошибаюсь, уже двадцать… четыре года, как вместе. Ему столько не будет. Та призадумалась. – Гм… А ведь верно! Да уж, не повезло ему! – оскалила она зубы, глядя на меня. – Но тогда зачем же он приехал? – А я почем знаю? – отмахнулся скрипач. – Пусть он сам скажет. Что тебе надо, парень? *****Знакомые названия мелькали в обратном порядке. Только солнце попрежнему слепило глаза. Было четыре часа пополудни. Поезд увозил меня из Ивано-Франковска домой. Мама, мама! И кого ты только себе нашла? У меня был непростой выбор. Что хуже: оскорбить любовь или быть брошенной гением? В моем кармане лежало неврученное письмо, я достал его, сдерживая слезы, расправил невскрытый конверт, затем просунул в окно и порвал в мелкие клочья. Выхватывая из рук, ветер разносил их по миру, так чтобы уже никто и никогда не смог его прочесть. *****У сестры глаза полезли на лоб. – Главный дирижер? – Ну да! – лично я не видел в этом ничего странного. – Успех, слава. Концерты, конкурсы, цветы, овации… Она скажет, что никогда о нем не слышала, – усомнилась Татьяна. – Потому что не интересовалась музыкой. – А теперь? – Который час? Татьяна инстинктивно взглянула на часы. – Как тебе кажется, – язвительно продолжал я, – что она сейчас делает: прогуливается под руку с музыковедом или моет у шейхини полы? А когда закончит мыть полы, куда отправится: домой или, может, в филармонию? – Ну хорошо, допустим, – она попыталась зайти с другой стороны. Вообще, мне кажется, Татьяна была в глубине души со мной согласна, а возражала лишь затем, чтобы убедиться в моей правоте. – С этим понятно. А почерк? Он может быть ей знаком. У нее даже могли сохраниться его письма с той поры. Я задумался. Она права, такая вероятность была. Сестра нащупала уязвимое место и, видя, что я медлю с ответом, победно усмехнулась. Нет, она меня все-таки недооценила. – Могли, конечно, – вдруг согласился я. – И почерк она не забыла, скорее всего. – Ну так?.. – Татьяна растерялась. По глазам было видно: чувствовала, что не удалось меня поймать, но еще терялась в догадках, что я на этот раз придумал. – А мы сделаем его слепым! Татьяна часто заморгала глазами. – Но тогда как же письмо? Я усмехнулся. – Поэтому письмо за него напишет его сын. – То есть ты? За кого она меня принимает? Я состроил презрительную гримасу. – Конечно, нет! Не беспокойся, эту проблему я решу. С небольшим опозданием меня охватил восторг. Идея была во всех отношениях блестящей, я и сам не ожидал. – Слепой музыкант! – мечтательно застонал я. – Как здорово! Совсем как Рей Чарлз! Теперь наша мама сможет им гордиться. |
|